В Москве появилась новая услуга: некоторые владельцы квартир берут плату за жилье с постоялиц женского рода не деньгами, а сексом. Мне стало до обидного интересно: что за женщины становятся клиентками таких любвеобильных хозяев? В каком соотношении к рублю оценивается секс в этом секторе экономики? И тогда я дал объявление на сайте: «Сдам трехкомнатную квартиру девушке за секс. Звонить по телефону…», приложил туда свою фотку и стал ждать звонков.

«Вона че, Михалыч, получается!», или «У любви не женское лицо»

Первые почтовые сообщения носили явно бесчеловечный, издевательский характер. «И когда на вас мона будет залезть? Я готова пряма чичас!», «А что, Александр, так уже, без квартиры, не дают?», «Не стыдно, Александр, так унижать себя? А я так восхищалась вашими материалами!» Зато вечером раздался первый звонок, и мягкий тенор в трубке спросил:

 — А мальчика возьмете на квартиру?

 — Нет! — ответил я резко, бескомпромиссно обрубая все концы всяческой гомосячине.

 — А какая разница? — искренне удивились на другом конце (простите за двусмысленность). Я был ошарашен такой постановкой вопроса, поэтому с минуту не знал, что ответить, пытаясь все-таки сформулировать разницу.

 — Вы не с Челябинска приехали? — спросил наконец я.

 — С Калининграда! — обиженно ответил мужчина (если это слово вообще уместно в данном контексте).

 — Конституция у вас с женщиной разная… — туманно пояснил я. Но разве им объяснишь!

 — Да ладно, разная! — возмутился тот конец. — Вы же с женщиной когда занимаетесь альтернативным сексом, с обратной стороны, там ведь все одинаково.

Несмотря на кажущуюся логику, он меня не убедил.

 — Кончайте! — бросил я в трубку, положив конец этой беспочвенной дискуссии. — Это вульгарная демагогия и разнузданный ревизионизм!

Даша с Уралмаша

Я не скажу, что меня буквально задолбали звонки изнуренных воздержанием женщин, желающих расплатиться со мной за аренду жилья своим телом. С первой претенденткой договорились по телефону встретиться в питейном доме у «Савеловской», чтобы понравиться друг другу. Она появилась секунда в секунду — крупнокалиберная, мощная, как колхозница скульптора Мухиной. Возраст ее скрывал густой слой тонального крема и яркой краски, как у японской гейши.

 — Привет, — сказала она с развязностью обитателей рабочих окраин. — Даша! — протягивает мне мозолистую руку для поцелуя. Я со сдержанностью атташе пожал ее.

Даша явно злоупотребляла бигмаком, чипсами и кока-колой. Одета она была как нелюбимая дочь разорившегося мусорщика. Ее розовая кофта ручной вязки, несомненно, вызвала бы падучую у короля попа Киркорова. Лицом она была похожа на Джорджа Вашингтона со 100-долларовой купюры, а ее пышная грудь, как у кормилицы, выползала наружу через большой вырез, словно взошедшее тесто. Икры мускулистые, как у рикши. На голове свалянная, словно пучок сорной травы, густая, как пакля, поросль неизвестного колористике цвета. Единственное, что могло привлечь к ней маньяка, — это большие голубые глазищи, «как два прыжка из темноты». Потрясенный ее телесными чарами, я сделал несколько мощных глотков пива.

 — Откуда узнали о моем объявлении? — спросил я, усомнившись, что эта пожилая сеньора подозревает о существовании Интернета.

 — В Интернете, конечно, — слегка обиделась она. — У меня, между прочим, высшее образование. Я окончила дирижерско-хоровое отделение Института культуры. У меня был потрясающий хор. Временно вынуждена работать уборщицей в офисе. Но я освоюсь, и вы меня еще узнаете.

Я решил поразить ее поистине меценатским размахом: заказал «дирижеру» пельмешек и пива. Кто их знает, провинциалов: может, через пару лет она будет дирижировать в Ла Скала! Пила пиво Даша весьма куртуазно, трогательно оттопырив мизинчик. Из ее доклада я понял, что она родом из Златоуста (город на Урале). Снимает с тремя подругами комнату. Нрава веселого. (Она даже весьма удачно, подтанцовывая верхней частью крупа, подпевала сложному мотиву, доносившемуся из колонок: «Цумба-цумба-тынц-тынц».) Задору у нее было хоть отбавляй. Я похотливо вращал глазами, полагая, что ее это смутит, но она утверждалась в моей жизни с упорством обезумевшего марафонца.

 — Я ремонт вам могу сделать, — сказала она после третьей кружки. — Люблю готовить! Так что со мной вы поправитесь! А то вон какой худенький! — Она легонько, шутя, потрепала меня по худому плечу, отчего я затрепыхался, словно гуттаперчевая кукла, и расплескал пиво.

 — Я воспитан в викторианском стиле, — пытался вспугнуть ее я, — и в сексе предпочитаю содомский вариант.

 — Это как? — заинтересованно спросила она.

 — Это с обратной стороны, — пояснил я. — От вас мне еще потребуется феллацио по-французски! — добавил я с угрозой.

 — Ха-ха-ха-ха! — довольно засмеялась она, больно хлопнув меня по плечу. — Зашибись! Да ты, Шурик, я вижу, баловник!

 — И еще я люблю это делать одновременно со своим братом Николаем! — подлил я масла в огонь.

Дарья от смеха чуть не подавилась пельменем. Она смеялась минут пять, запрокинув голову, не в силах сказать слова, будто ничего смешнее до этого не слыхала. Подавальщицы пива с тревогой смотрели в нашу сторону.

 — Уф… Хорошо, — еле проговорила она, отдышавшись. — Я тогда подругу прихвачу…

Мы выпили с нею еще пару баррелей пива. Как только я не пытался запугать ее ужасными извращениями, но даже такой аргумент, как феллацио по-французски с братом Колькой, не отвратил эту бесстрашную сеньору от дармовой трехкомнатной квартиры.

Раз — мало, пять раз — много

Следующая встреча была назначена тут же, в пельменной, через час. Я не утруждал себя разнообразием меню, и поставил себе еще пару пива. Очередная претендентка на место на моем одре была юна, стройна — словом, чудо как хороша и, видимо, осознавала это, поскольку вела себя дерзко и вызывающе. Прикид у нее был панковский: замысловато изорванные портки и полмайки с лицом Кайли Миноуг. Челка косая, боковые пряди мелированы в сине-зеленые тона. Глаза ярко раскрашены. В ушах и в пупке с десяток металлических колец. Дух вольтерьянства так и пер из нее. Я недоумевал: какой соблазн привел ее в лоно порока?

 — Я пиво не пью. Оно воняет, и от него толстеют! — брезгливо отказалась Катя от предложенного мною «жидкого хлеба». — А пельмени едят только лохи и чурки.

После краткого собеседования я выяснил причину ее гастрономического национал-шовинизма. Катя была москвичка. Жила с мамой в однушке, но та на старости лет завела себе узбекского «жиголо». Теперь они на пару кряхтят по ночам, спать не дают. Да еще этот гад к ней пытался приставать. Работала Катя менеджером торгового зала, но сейчас временно не работает, живет у подруг, а со мной собирается начать новую самостоятельную жизнь, полную целесообразности и добродетели.

 — Я по матери — немец и бескомпромиссный поклонник чистоты, — инструктировал я. — Квартиру надо будет пылесосить каждое утро. Гулять с собакой два раза в день. Ходить в магазины за продуктами. Стирать белье. Вытрясать ковры. Два.

 — Ну ладно, разберемся… — недовольно засопела Катя, прикуривая новую сигарету от сигареты. — А что хоть за собака?

 — Ротвейлер. Зовут Фокс. Да, и еще… Секс мне необходим четыре-пять раз в день!

 — Да ты гонишь! — с сомнением посмотрела она на меня. — Ты это… Дуба не дашь с пяти раз?

 — Два раза утром и три вечером. У меня строгий режим, — продолжал я. — Врачи рекомендовали. Последствие хронического гиперкатексиса.

 — А что это? — растерялась Катя.

 — Это постоянная, прогрессирующая потребность в сексе. Если вовремя не совокупиться, начинаются жуткие боли в паху…

 — О, не… Пять раз! Каждый день! Не… Извините…

Она торопливо ушла. Странно, подумал я, другая бы возрадовалась…

Дитя тундры

На следующий день я встречался с сорокалетней кассиршей из Боровичей, ноздреватой худенькой дамой.

 — А можно с ребенком? — спросила она меня робко после короткой преамбулы. — Он спокойный мальчик. Семь лет.

 — Нет, — мягко отказал я, — если бы девочка… Что же вы сразу-то не сказали?

 — Да вы его и не заметите… У вас же три комнаты!..

 — Вы тогда уж до кучи и маму с собой прихватите…

Я отказал кассирше (впрочем, как и остальным). Звонки после этого прекратились, и я уже хотел сворачивать свой квартирный бизнес, но однажды вечером вдруг снова звонок. Звали ее Люда. Говорила она с чудовищным акцентом, но это не отвратило меня. Мы встретились в полдень на том же месте. Разливательница пива уже смотрела на меня, шалого, ветреного повесу, с нескрываемым интересом. Люда, прекрасная эвенкийка, словно пришедшая с Земли Санникова (а на самом деле из далекого селения Тутончаны, что на Нижней Тунгуске), была экзотическим раритетом в этой пестрой коллекции. Она смотрела на меня через узкие щелки глаз  — с надеждой и восторгом, которого недоставало остальным претенденткам. Объявление нашла с помощью своей подруги, которая второй год живет и работает в Москве в доме у богатого старикашки-сластолюбца, любителя экзотики, который на всю старческую катушку использует ее первозданные природные прелести.

 — Танцевать умеешь? — спросил я первым делом.

 — Что? — испугалась она, узкие глаза ее при этом на секунду стали круглыми.

 — Я — танцор по профессии. Мне нужен постоянный партнер по танцам. Как боксеру мальчик для битья.

 — Ну, я так, танцевала в школе… Давно. Пять лет назад.

 — Плохо, — огорчился я. — Ну ладно. Шаманизмом хотя бы занимаешься? Пошаманить надо мной надо. Геморрой излечить.

 — Нет! Не умею.

 — Хорошо. Значит, условия таковы. Спать с тобой будем по очереди. Я и мой брат.

 — Брат? — ужаснулась она.

 — Он еще красивее меня! — сказал я скромно.

Когда через пару минут до нее дошел гнусный смысл моего предложения, она посмотрела на меня взглядом председателя реввоентрибунала.

 — Нет! Брат, не буду.

Я мысленно поаплодировал этой северной красавице. Ага! Все-таки есть, ЕСТЬ еще нравственность в нашей глубинке. Только я так подумал, как мобильник вновь заверещал.

 — Это Катя! — раздался в трубке знакомый юный голос. — Александр! Я согласна на пять! Только, слышите, пять раз, но не больше!

OFF-top