В российских экономических бедах чаще всего принято винить власть, точнее бюрократию. Чиновничество наше своим скудоумием стоически напоминает персонажей Салтыкова-Щедрина, что неудивительно — ментальность за сотню лет не меняется. Но если в образе мыслей мало что преобразилось, то в экономическом поведении эволюция кардинальная: «слуги народа», продолжив коррупционную традицию сословных предков, переродились в гастарбайтеров — и те и другие работают в России, а деньги переводят за границу.

Впрочем, обвинять власть во всех проблемах — занятие легкое и приятное, благоприятствующее воздержанию от поиска «зарытой собаки». Впрочем, объективные факторы наших неудач от такого поворота только аплодируют, продолжая поддушивать хлипкую российскую шею.

Глобализация — вот тот геополитический и макроэкономический сдвиг, который мы вместе с развитым миром, к несчастью, проспали. Но прежде о терминологии. Пожалуй, один из лучших теоретических ответов на вопрос, что есть «глобализация», дал соавтор польских реформ Гжегож Колодко: «Глобализация — исторический процесс либерализации и последующей интеграции ранее относительно изолированных рынков капитала, товаров и труда». Легкая заумь, на деле означающая расширение международной конкуренции. Но правы будут и те, кто на бытовом уровне сведет глобализацию к «макдоналдизации», хотя более точным было бы сравнение не с американским гамбургером, а с восточным суши.

Условимся считать за начало отсчета современного периода глобализации 1978 год, когда в Китае под руководством Дэн Сяо Пина начались робкие экономические реформы: в провинции Сычуань стали внедряться элементы знакомого старшим поколениям хозрасчета. Суть была незатейливой: все, что выпускалось сверх плана, реализовывалось по свободным ценам, а на вырученные деньги закупались нелимитированные ресурсы. Через несколько лет удачный эксперимент распространился на все государственные и коллективные предприятия (частные компании стали появляться в Китае лишь в конце 80-х).

Ключевое для понимания новейшей российской истории уточнение. Переход к рыночному ценообразованию занял в Китае около 20 лет: лишь к 1997 г. доля продуктов, подлежащих рыночному ценовому регулированию, превысила 80%. Когда же в 1998 г. (преобразования шли уже 10 лет!) руководители страны попытались провести радикальную либерализацию контролируемых цен, паническая реакция была столь ошеломительной, что уже через несколько месяцев от антисоциальной затеи отказались. Еще один момент: даже через 20 лет после начала реформ две трети китайских предприятий были государственными или коллективными, и лишь в середине нулевых частный сектор стал преобладающим. Что может быть лучшим подтверждением преимуществ смешанной экономики?

В 70—80 гг. стали «открываться» Бразилия, Южная Африка и Южная Корея, начались экономические преобразования в Мексике и Чили, а в начале 90-х — в Индии и Восточной Европе. Экономический подъем происходил на фоне цифровой, электронной и коммуникационной революций, кардинального снижения транспортно-логистических издержек, возросшей потребности транснациональных корпораций в снижении затрат на рабочую силу. Сегодня в глобализацию включаются все новые страны, так что до конца «исторического процесса» еще ой как далеко.

Возвращаясь на 30—40 лет назад, заметим, что США, Европа, Япония в те годы сражались на фронтах холодной войны с Советским Союзом («Звездные войны» — не только фантастическая киноэпопея Джорджа Лукаса, но и «стратегическая оборонная инициатива» Рональда Рейгана), боролись со стагфляцией (гремучий клубок из промышленной стагнации, зашкаливающей инфляции и неснижающейся безработицы), ублажали партийных спонсоров (снижение налогообложения корпоративных и индивидуальных доходов, дерегулирование общественного сектора, отказ от финансирования научно-технических и экологических программ). До глобализации просто руки не доходили.

Да и оценить перспективы, не говоря уже о разработке долгосрочной стратегии, в «царстве свободного рынка», по правде говоря, было некому: развитый мир с упоением расправлялся с абстрактным «большим правительством», по сути — уничтожал присутствие государства в экономике. Итогом стала утрата Западом глобального лидерства, потеря скорее всего невосполнимая. Да что там, внятного ответа на глобализационные вызовы у «золотого миллиарда» нет до сих пор — один провал политики мультикультурализма чего стоит.

Россия в тот период также была занята более важными делами — перестройкой, развалом Союза, коррупционно-либеральным распилом госсобственности — всем, только не внимательнейшим анализом того, что происходило буквально под боком. Но «проспать» — не значит «потерять». Нежданно-негаданно мы оказались, как сейчас модно говорить, бенефициарами, проще — выгодоприобретателями глобальных политико-экономических изменений. Усугубляющийся дефицит природных ресурсов, крайне необходимых для развития новых рыночных экономик, помноженный на алчность международного финансового капитала, воплощенные в заоблачных ценах на углеводороды, подарили нам «тортики с пряниками», о которых еще лет десять назад мы даже не мечтали.

Вхождение в клуб стран с наиболее высокими темпами экономического роста (БРИКС), третьи по объему полутриллионные международные резервы, твердокаменная устойчивость валютного курса, десятикратный рост доходов населения, созвучный мировому внутренний потребительский бум, продуктовое разнообразие в магазинах, отдых на зарубежных «всероссийских здравницах», увеличение средней продолжительности жизни, паритет между рождаемостью и смертностью — вот лишь немногие лакомые коврижки, что подарила нам глобализация.

Но и дегтя не меньше. Для поклоняющихся темпам роста ВВП напомню цитату из выступления Роберта Кеннеди в Канзасском университете 45 лет назад, 18 марта 1968 г.: «Показатели ВВП включают специальные замки на дверях наших домов, и тюрьмы, в которых держат людей, взламывающих эти замки... ВВП измеряет все, кроме того, ради чего стоит жить». По большому счету, выгоды от глобализации ни в производственный, ни в социальный прок России не пошли. Больше того, малейший экономический удар по потребительскому эгоизму (всплеск инфляции, девальвация, снижение темпов роста доходов населения, повышение налогообложения) — и счет к власти будет «бессмысленным и беспощадным».

Коротко об отдельных социально-экономических проявлениях. Офшорная экономика и связанный с ней отток капитала — в значительной степени порождение глобализации. «Гонка уступок», когда развитые государства сознательно шли на снижение корпоративных налогов и другие финансовые меры с целью поддержания национальной конкурентоспособности, началась не вчера, но в последние десятилетия ускорилась многократно. К примеру, в США средняя эффективная ставка налога на корпоративные доходы снизилась с 40% в середине 60-х до менее чем 20% в конце нулевых. В одиночку справиться с офшорной проблемой невозможно, однако многие государства все же идут по пути ужесточения антиофшорной политики. Мы действуем ровно наоборот: с этого года Минфин исключил Кипр из перечня офшорных территорий.

Миграционное цунами опять же берет начало от глобализационного толчка. Проблема легальной и нелегальной миграции давно стала мировым заколдованным кругом (латиноамериканцы в Штатах, азиаты в России, турки в Германии). Но и в этом вопросе мы проявили чудеса прыти, за короткий период став мировым вице-чемпионом по миграции (в 2010 г. численность мигрантов оценивалась в США в 42,8 млн, в России — 12,3 млн, в Германии — 10,8 млн человек).

Радикальные изменения произошли в структуре занятости. Презрительный «офисный планктон», занятый, как считается, исключительно «перемещением бумаг», на самом деле отражает общемировую тенденцию. Всего каких-то 30 лет назад генсек ЦК КПСС Юрий Андропов ставил всей стране в пример сына руководителя одного из станкостроительных заводов, вставшего к станку после окончания института. Парни понимали — зарплата инженера редко достигала 180 рублей, а рабочий получал все 300. Нынче все иначе: низкоквалифицированной рабочей силы все больше, образование — все дороже, плата за компетенции — все выше.

Наконец тот самый потребительский бум, о котором вскользь было сказано выше, также имеет в том числе глобализационную подоплеку, но с самобытным колоритом. Насаждаемая потребительская мотивация — эхо межпоколенческой советской ущербности, взращенной бездарными пропагандистами. Нет, хлебные крошки со стола (если завтра война) мы уже не собираем, но лозунг «наши дети должны жить лучше нас» означает скорее покупку нового мобильного телефона для чада, нежели приложение родительских усилий для получения детками качественного образования, расширения кругозора или повышения интеллектуальной компоненты детского общения.

Попутный для России ветер глобализации на самом пике, но у нас в отличие от США все еще остаются варианты поймать его в свои паруса. Вы спросите рецепты? А позвольте встречный вопрос — за что вы платите налоги родному правительству?

Никита Кричевский
Источник: mk.ru

Инф. newsland.com