О своем видении ситуации в отечественной экономике и ее финансовой системе «ЗН» рассказал председатель правления Укрсоцбанка Борис Тимонькин.
Об угрозах реальных и мнимых

— Борис Владиславович, наверное, самый актуальный вопрос для клиентов коммерческих банков — насколько устойчива сейчас ситуация в банковской системе?
— Сегодня мы имеем достаточно разделенные политическую и экономическую системы. Поэтому подавляющее большинство предприятий будут спокойно и нормально работать, у всех есть на это соответствующий настрой. Единственное, что этот настрой может испортить, — это некие «страшилки», звучащие из уст первых лиц государства. Поэтому политики должны осознавать меру ответственности за свои слова и поступки. Чем меньше с их стороны будет звучать пугающих заявлений, тем с меньшими потерями экономика выйдет из нынешней ситуации.

Конечно, как всегда, есть определенная прослойка населения, которая в любой момент может запаниковать. Но она, на мой взгляд, достаточно слабо влияет на экономические процессы.

Поэтому я не вижу никаких базовых предпосылок для возникновения серьезных угроз для стабильности финансовой системы. У банков сейчас неплохой запас свободной ликвидности. Хороший бизнес-аппетит у наших клиентов, растут объемы, в том числе и инвестиционных кредитов.

Значимо активизировались строительные проекты. Поэтому в этом году существенно увеличится количество и строящихся, и сдаваемых объектов, что, в свою очередь, станет одним из мощных драйверов для смежных отраслей и всей экономики.

Хочу привести пример той же Италии, где политическая стабильность, да и то весьма относительная, сложилась только в последние годы. Еще десять лет назад там минимум раз в год возникал правительственный кризис и намного чаще установленного конституцией срока проводились парламентские выборы. Ну и что?

Слава Богу, что и у нас сегодня от кабинетных политических кризисов ни экономическая, ни финансовая система уже не развалится. Все от них зависящее сделают и банковская система, и Национальный банк, почерпнувшие серьезнейший опыт из событий конца 2004 года.

Я уже говорил, но повторюсь еще раз: серьезный урон сбережениям в этой ситуации может нанести только паника. Пани­куешь — теряешь. Если вспомнить ту же оранжевую революцию, когда политический кризис был куда сложнее теперешнего, то больше всего денег потеряли именно те, у кого сдали нервы. И кто бросился по 5,60, по 6, а то и по 7 грн. скупать доллар, который уже через несколько месяцев можно было свободно купить по 5,03—5,07 грн.

Сейчас запас прочности у Национального банка еще мощнее: резервов хватит, чтобы выкупить всю наличную гривню в стране, да еще миллиардов пять долларов останется. Поэтому настойчиво советую — не повторяйте ту ошибку. Когда нет объективных причин, на вашем страхе наживаются те, кто умеет его разжигать и на этом зарабатывает.

— Тем не менее риски для развития экономики существуют всегда и в любой стране. В чем, на ваш взгляд, они заключаются в Украине, и какие из них наиболее значимы?
— Основной риск для экономики — это популизм. Блеклые результаты 2005 года были связаны в первую очередь с тем, что политики в преддверии выборов вынуждены давать и выполнять агрессивные обещания, а в результате очень часто нарушается экономический баланс в стране. Понимаю, что значительная часть украинских граждан живет у черты бедности, поэтому необходимо постоянно и неуклонно повышать социальные выплаты и зарплаты. Но даже если при этом исходить из чисто альтруистических побуждений, то нельзя благополучие и счастье дать всем сразу и вдруг. На мой взгляд, если увеличивать реальные доходы более чем на пять-семь процентов в год, то в итоге мы не получим ничего, кроме высокой инфляции, которая съест реальные результаты сделанного. Это как бессмысленная гонка за уходящим поездом.

Слишком часто в критические моменты политики ставят во главу угла свое пребывание во власти и делают выбор в пользу популизма: как-то оно будет, инфляция на всех разложится, экономика восстановится, авось все как-то перемелется. Все ждали, что после окончания полосы выборов у нас будет несколько лет нормальной прагматичной работы. К сожалению, есть риски, что эти ожидания не оправдаются.

Именно популизм привел в конечном итоге к принятию решения о ревальвации гривни, из-за которого, по моему мнению, мы получили нынешний дефицит во внешней торговле.

Откровенный и оголтелый популизм — законопроект депутата Волги. Давайте парламент будет регулировать денежно-кредитную политику! Денег не хватает — давайте Нацбанк заставим их напечатать! Страшная вещь, убийственная для экономики. Даже удивительно, какая короткая у нас память: всего полтора десятка лет назад мы это уже один раз прошли…

— Стоит ли эту инициативу воспринимать всерьез?
— Такие инициативы как раз и необходимо воспринимать очень серьезно и пресекать их на корню. Подобные сладенькие идеи очень провокационны. Человек приходит в парламент и говорит: «Депутаты, мы же умные люди, так почему мы не можем управлять Нацбанком?» При этом он примитивно льстит залу и подкупает всех посылом: «Давайте мы вместе поуправляем».

Популизм заставляет государство жить не по средствам, имея постоянный остродефицитный бюджет и кучу всяких других проблем. Это как некая постоянная течь в корабле экономики. Из нее вытекает множество других сомнительных решений: там льготу дадим, здесь — компенсацию выделим.

Возьмите сельское хозяйство. Немалая часть политиков — выходцы из села. И как-то всем неудобно — надо обязательно селу помочь. В итоге оно превратилось в некую офшорную зону: налоги не платятся, кредиты удешевляются, а ко всему есть еще и прямая помощь.

А что при этом с ценами на продукцию? Цены на зерно, например, почему-то выше, чем в Соединенных Штатах. И это — при нищенской зарплате работников. Простой вопрос — а куда деваются все эти деньги? Куда они уходят? И почему мы из бюджета должны оплачивать чей-то идиотизм или чье-то воровство? Можно привести множество примеров популизма и в других отраслях.

— В банковской, например?
— Популизмом в банковской сфере я считаю решение об увеличении выплат из Фонда гарантирования вкладов до 25 тыс. грн. На сегодня членство в фонде является фактически обязанностью банков, а не реальным показателем их надежности. Получается, что пенсионеры могут спокойно заносить по 25 тыс. грн. в те банки, которые дают самые привлекательные проценты. При этом можно не задумываться, почему там ставки самые высокие. Деньги в конечном итоге все равно отдадут.

В то же время основную часть этого фонда формируют как раз нормальные банки. У них ставки ниже, но они вынуждены платить «за того парня». Для нас это увеличение — значимая нагрузка: полпроцента от стоимости депозитов, или около 10-процентной маржи.

Поэтому, на мой взгляд, пора принципиально менять политику фонда. И членство в нем должно быть действительно знаком качества для банка. У фонда должно быть право отказывать в своем членстве, и он этим правом должен активно пользоваться.

— Наподобие российской системы?
— Не скажу, что практика наших северных соседей идеальна, но принцип можно заложить такой же. Да, это жестко и неприятно, но так сделать необходимо — почистимся, подровняемся.

Я понимаю, «отдуваться» за всю банковскую систему перед обиженными вкладчиками очень некомфортно. Меня и самого толкали в спину, когда я протискивался в здание Нацбанка сквозь толпу митингующих. Вместе с тем, последнее увеличение сумм — это некая уступка популизму. Такого увеличения уж точно не надо было делать без серьезного реформирования системы гарантирования вкладов.

Когда пенсионеры относили деньги в эти банки под 18—20% годовых, они хоть задумались о том, почему эти банки платят на 5% больше остальных? Их обманули или они были рады обмануться, потому что ими двигала конкретная и откровенная жадность? Но ведь за жадность необходимо платить самому, а не требовать этого от остальных, делая их при этом еще и виновными.

За многие годы население привыкло к высоким ставкам по депозитам в банковской системе. В том числе поэтому мы имеем дорогую внутреннюю ресурсную базу, а значит — и кредитуем дорого. И это положение дел поддерживается существующей системой гарантирования вкладов, которая говорит: «Граждане, будьте безответственны! Несите деньги куда попало». Ничего хорошего, но все мы вынуждены эту систему финансировать.

— Вы неоднократно критиковали намерение НБУ ограничить валютное кредитование, заявляя, что не видите ничего плохого в активном привлечении корпоративными заемщиками ресурсов из-за рубежа. А что прикажете делать с растущей долларизацией?
— Риск долларизации существует. Но он практически минимален. Система работы валютного рынка, которую выстроил Национальный банк, с автоматическим пополнением резервов на всю выкупаемую валюту служит надежной гарантией от курсовых потрясений. В этой системе практически вся эмиссия гривни подкрепляется адекватным увеличением золотовалютных запасов Нацбанка. Идеальная структура для поддержания устойчивого курса! Ничего подобного не имели экономики Аргентины, Бразилии и других стран, где возникали финансовые кризисы. Так чего боимся?

— Нацбанк боится курсовых рисков, с которыми в будущем могут столкнуться заемщики…
— О каких курсовых рисках мы говорим, если они практически полностью контролируются Национальным банком? В принципе, он может абсолютно свободно устанавливать и удерживать фактически любой обменный курс. В разумных, конечно, пределах. Я не говорю о двух или десяти гривнях за доллар, но сегодня Нацбанк может без проблем удерживать курс как 4,8 грн./долл., так и 5,5. Соотношение резервов и денежной базы в стране позволяет ему делать это без особых проблем.

Нынешний курс — это скорее политическая воля НБУ. И он сохраняет его не потому, что рынок заставил, а потому, что считает этот курс оптимальным.

При выдаче банковских валютных кредитов затем все равно происходит конвертация этих денег в гривню, что приводит к автоматическому увеличению резервов НБУ. Действует вполне сбалансированная система высочайшей степени надежности. И когда Нацбанк говорит: «мы боимся», хочется спросить: «А не себя ли самих вы боитесь?»
О внешних займах, проедании и валютной либерализации

— Можно ли резервы соотносить только с денежной базой? Наш внешний долг уже превысил 50% ВВП, и эта пропорция, судя по всему, будет увеличиваться и в дальнейшем. Неужели вы считаете, что Нацбанк никак не должен реагировать на связанные с этим риски? Рано или поздно деньги придется возвращать…
— Во-первых, подавляющая часть поступающей в процессе заимствования валюты обменивается на гривню, а значит, покрывается золотовалютными резервами. Во-вторых, более ранние займы восполняются новыми, причем все более дешевыми.

Да, существует риск перебоев с ликвидностью на международных рынках, но может ли он быть продолжительным? В мире очень много денег, и денежная масса растет быстрее, чем реальные активы. И на самом деле большинство инвестиционных банков озабочены как раз поиском реальной доходности на вложенные деньги, ведь триллионы долларов в мире вложены под баснословно низкий процент.

Риск временной паники опасен, когда долги наращивает государство. Если вспомнить 1998-й, то это был крах именно системы государственных финансов. Ведь если вы занимаете деньги, не имея источников их возврата, а затем их попросту проедаете, то пока вам дают это делать во все возрастающих объемах, вроде бы все ничего. Но как только перестают — вам конец.

Однако если речь идет о корпоративных займах, то это коммерческий внешний долг. Банки привлекают его в основном под вполне конкретные бизнес-проекты и ритейл. Это очень хорошо диверсифицированная база, потому что через многие банки эти деньги растекаются к сотням и тысячам заемщиков. Причем в подавляющем большинстве случаев есть какое-то обеспечение этих займов, тщательно исследуется способность заемщиков их вернуть, отслеживается возврат и так далее. Это достаточно устойчивая система, в которой деньги вливаются в экономический организм, как свежая кровь, а не раздаются на проедание.

— Но в том-то и проблема, что все больше кредитов идет именно на проедание…
— Корректнее сказать «на авансирование потребления». Как показывает мировой опыт, кредитовать экономику через население даже правильнее, поскольку именно оно является конечным потребителем. Оплачивая тот или иной товар, человек отдает деньги в первую очередь именно тому производителю, который выпускает наиболее востребованный на рынке продукт или услугу. Хуже, если эти потребительские нужды покрываются за счет импорта, но и эту проблему можно решать, в том числе за счет очень мощных инструментов валютно-курсового регулирования.

А когда мы даем деньги крупным предприятиям, чтобы они что-то произвели, то зачастую не можем быть уверенными, что на выпущенную продукцию будет адекватный спрос. А если его не будет, то произведенный товар можно выбросить, а деньги в таком случае, с точки зрения экономики, что дал, что сжег, что закопал — все равно были потрачены впустую, нет никакой разницы.

— Т.е. вы считаете, что ничего не нужно менять, и выступаете против либерализации валютного курсообразования?
— Нет, но я бы не спешил отказываться от существующих механизмов, пока они эффективно работают. Сначала нам нужно внедрить целый ряд новых инструментов. Например, перейти от привязки курса исключительно к доллару к некоей ориентированной на структуру внешней торговли валютной «корзине». Но мы можем эти инструменты осваивать, проводить либерализацию и совершенствовать систему постепенно и осторожно.

Мы только-только получили доступ к иностранным ресурсам, выйдя на какую-то магистральную дорогу. И если мы хотим и дальше развивать экономику, хотим иметь больше денег, обеспеченных валютным покрытием, тогда у нас только один путь — принимать внешние ресурсы. Причем если этот процесс сопровождается адекватным пополнением валютных запасов НБУ, то я не вижу в этом ничего плохого. Смущает рост резервов? Пусть себе растут. Неужели 23 миллиарда — это слишком много? Не думаю. Можно и нужно иметь и сто, и двести. Для страны нашего размера это вполне нормально.

— А где гарантия, что, принимая внешние ресурсы, мы обмениваем их на гривню по справедливой цене? Почему в обмен на каждый доллар мы должны эмитировать пять гривен, а не две или десять?
— В идеале, курс надо держать таким, чтобы он обеспечивал положительное сальдо внешней торговли товарами и услугами, т.е. поддерживал экспортеров и немного «прижимал» импорт. Курс должен быть таким, чтобы резервы все-таки не снижались. Тогда стране не страшны никакие катаклизмы на мировых рынках.

Активное сальдо торгового баланса плюс внешние инвестиции и займы — идет быстрое наполнение резервов, страна и ее экономика выглядят прекрасно в финансовом отношении. Для сдерживания инфляции, если это необходимо, есть другие инструменты.

При этом можно изучать, но не надо перенимать опыт Польши или Венгрии, который, на мой взгляд, не является примером для подражания. Ничего хорошего я там не вижу — развитие идет достаточно медленно. Давайте лучше брать пример с агрессивно развивающихся азиатских экономик — Китая, Индии, стран Юго-Восточной Азии. Именно они сегодня имеют самые высокие шансы через 20—30 лет быть в числе мировых супердержав и главных хозяев мира, а не Соединенные Штаты или Евросоюз.

Почему-то никто не боится вкладывать деньги в Китай: они идут туда который год, причем совершенно дикими темпами. Десять лет назад и сегодня — это совершенно другая страна, целые многомиллионные города построены.

И нам тоже еще строить и строить. У нас замечательная страна, но в нее необходимо еще вкладывать и вкладывать. И даже не десятки и сотни миллиардов…

Банкиры сейчас с гордостью докладывают: привлекли несколько сотен миллионов долларов. Гордимся, потому что еще несколько лет назад о чем-то подобном могли только мечтать. Но для страны — это все еще капля в море.

— Находит ли эта точка зрения понимание в Нацбанке?
— В какой-то мере, да. Ведь там работают опытные и мудрые люди. Не задача Нацбанка встать на пути локомотива отечественной экономики. Поэтому решения наверняка будут очень обдуманными и взвешенными.

— Мы говорили о либерализации курсообразования гривни. А созрела ли необходимость либерализовать рынок валютных капитальных операций в той мере, как это предлагается в принятом парламентом на этой неделе в первом чтении законопроекте депутатов Прасолова, Колесникова, Хомутынника?
— Разрешить капитальные операции и открытие счетов за рубежом, на мой взгляд, необходимо. Ведь сегодня де-факто все значимые люди в стране могут спокойно это сделать. Но раз это сегодня не составляет особых проблем — пусть это делается официально.

Более того, многие довольно часто держат деньги за рубежом только из-за опасений, что из Украины их потом может быть достаточно сложно вывести. Не будет запрета — и нарушать его многим станет неинтересно. Почему ресурсы должны уходить за границу, если здесь доходность намного выше? Если деньги должны и могут заходить сюда, как инвестиции кипрских или делаверских компаний, то почему они не могут входить официально, как деньги нашего гражданина в швейцарском банке?

Задумайтесь, что такое правило 90 дней. По сути, это же бред. Пред­принимателя наказывают за несвоевременный возврат его же денег, с которых он уплатил все налоги и к которым никто не должен иметь никакого отношения. Нет, ему говорят, что он должен обязательно эти деньги через 90 дней вернуть. Он ходит и просит, чтобы ему разрешили сделать это чуть позже. Его штрафуют.

Порой доходит просто до патологии: человеку вовремя не вернули деньги по контракту, а здесь с ним начинают разбираться, назначать комиссии. И ему приходится искать другие деньги, где-то что-то одалживать, чтобы загнать в страну валюту и закрыть проблему. Поэтому такую либерализацию я полностью поддерживаю.
О жизни в долг и ценах на жилье

— Давайте вернемся к теме потребительского кредитования. Эксперты Совета НБУ не так давно высказывали серьезную озабоченность бурным ростом его объемов, полагая, что в украинских условиях этот процесс может вылиться в системный кризис.
— Стремительный рост кредитования населения — это действительно вызов. Но я не согласен, что этой проблемы надо бояться. Мы очень быстро учимся, перенимаем мировой опыт, осваиваем технологии, портфельный мониторинг, системы резервирования. Это — не квантовая механика и не спутник в космос запускать. Это значительно легче.

— Ранее вы заявляли, что снижение темпов роста доходов населения не повлияет на спрос на розничные кредиты. Но может ли это снижение привести к серьезным проблемам с обслуживанием и возвратом ранее выданных кредитов?
— Проблемная задолженность по кредитам населению в большинстве банков пока не превышает 1—3%. Причем заметьте — проблемная, а не безнадежная. По многим из них если и возникли проблемы с обслуживанием платежей, то это еще не значит, что нельзя будет добиться возврата: идет работа с заемщиками, реструктуризируются долги, взыскивается залог…

Хоть я и сам в свое время очень скептически относился к вхождению в этот сегмент рынка, к чести украинцев, оказалось, что 99 из ста наших заемщиков берут кредиты, чтобы их вернуть. И только где-то 1% — это те изгои, которые создают неприятности.

Конечно, есть и те, кто не может адекватно просчитать свою будущую платежеспособность и переоценивает свои возможности. Но таких процентов пять, не больше.

В будущем по мере роста потребительского кредитования будут расти и банковские риски. Решение проблемы долго искать не надо — это организация полноценной работы кредитных бюро.

— Предполагалось, что Первое всеукраинское бюро кредитных историй, председателем наблюдательного совета которого вы являетесь, начнет работать в режиме предоставления информации уже в конце первого квартала нынешнего года. Пока этого не произошло. Можно ли уточнить сроки?
— Этим летом мы начинаем активную «закачку» информации и уже к концу года рассчитываем иметь очень серьезный массив данных.

— Вышли ли из тупика переговоры о слиянии с кредитным бюро Приватбанка?
— О каких-то серьезных переговорах с Приватбанком сегодня говорить не имеет смысла. Они, по существу, даже и не начинались. Я думаю, проще говорить о слиянии с Международным бюро кредитных историй, которое внедряет аналогичное нашему программное обеспечение. Объединиться с ним будет достаточно просто с технологической точки зрения.

Нам надо сначала запуститься и начать реально работать. Приватбанк уже сегодня имеет очень приличную информационную базу, а мы только создаемся. Разговор того, кто только планирует что-то сделать, с тем, кто уже реально что-то делает, достаточно беспредметен.

— Вы говорили о высокой сознательности отечественных заемщиков. А не приучают ли банкиры своих клиентов к безответственности, предлагая легкие кредиты без справки о доходах, под 80—100% годовых? Ваш банк в этом вроде не замечен, но и у вас ставки по карточным кредитам находятся на уровне от 24 до 36% годовых. Не кажется ли вам это аморальным — приучать соотечественников жить взаймы, затягивая их при этом в долговую яму?
— Ответ на этот вопрос нельзя искать исключительно в плоскости морали. Внутренне я не считаю, что это нормально. Но давайте спросим себя — а насколько этично продавать ь или еты? Эти продукты существуют и успешно продаются, потому что на них есть спрос. Для людей с определенным источником более-менее предсказуемого дохода кредитование — вполне эффективная форма организации жизни, которая действительно расширяет их возможности. Особенно это касается кредитов на покупку жилья и автомобилей, копить на приобретение которых можно долгие годы.

И почему, если человек нормально зарабатывает, он не может воспользоваться кредитом на ремонт или покупку мебели, если ему хочется жить в нормальных условиях уже сегодня? То же самое касается учебы, отдыха и даже приобретения потребительских товаров — почему нет?

Хотя от себя лично я бы посоветовал украинцам очень аккуратно и внимательно все считать, чтобы не попасть в долговую кабалу.

— Наибольшая угроза попасть в многолетнюю кабалу — это покупка в кредит жилья, которое в Киеве, да уже и во многих других городах стоит, согласитесь, баснословно дорого. Эксперты Укрсоцбанка неоднократно прогнозировали возможность значительного падения цен на рынке жилья. В то же время банк очень активно развивает ипотечное кредитование, входя в тройку лидеров рынка, и более 60% его кредитов населению выдано под залог недвижимости. Не видите ли вы в этом противоречий?
— Наверное, можно говорить о рисках переоценки недвижимости, которые втягивают многих людей в спекуляции с квартирами. Рост цен, особенно прошлогодний, этому немало способствует. В Киеве мы уже действительно наблюдаем уровень цен на жилье даже выше, чем во многих европейских столицах.

Этот рост очень ителен и люди начинают брать кредиты, покупая квартиры как объект спекуляций. Вот эта часть недвижимости является наиболее рисковой, и этот рынок действительно может на какое-то время просесть. Но надолго ли? Ведь по количеству квадратных метров жилья на одного жителя нам еще очень далеко до среднеевропейского уровня. И если в советские времена в Украине строилось около 22 млн. кв. м жилья в год и его все равно катастрофически не хватало, то сейчас строится от силы 8 млн. кв. м.

В Киеве, где сосредоточен наибольший платежеспособный спрос, в последние годы строится стабильно около одного миллиона квадратных метров, тогда как нужно минимум в два раза больше. В этом отношении мы по-плохому уникальная страна, в которой, несмотря на наличие огромного спроса, физические объемы строительства жилья который год практически не растут. И это — несмотря на бешеный рост цен, который в любой нормальной рыночной экономике вызвал бы, пусть и с задержкой на пару лет, увеличение предложения.

Причин много, на них необходимо останавливаться отдельно. Но факт остается фактом — денежная масса и доходы населения растут значительно быстрее, чем объемы строительства.

Поэтому говорить о полном провале рынка все равно не приходится, поскольку ему объективно нужно больше жилплощади. Коррекция рынка, если и произойдет, будет кратковременной. Цены в прошлом году выросли почти на две трети — в будущем могут на треть упасть. Но потом снова пойдут в рост. Их продолжительного снижения не будет до тех пор, пока не произойдет качественного увеличения строящихся и вводимых в эксплуатацию жилых площадей.

Об этом свидетельствует и опыт абсолютного большинства стран, которые в свое время пережили значительные падения стоимости недвижимости. Когда актив есть и он реален, причем жилье, т.е. крыша над головой, является одной из основополагающих человеческих потребностей, то его цена может упасть, но потом все равно поднимется. Поскольку это тот товар, который всегда востребован и дефицитен в любом обществе. Тут могут быть временные трудности, но не может быть такого, что жилье никому не нужно и оно ничего не стоит.
О процентных ставках и планах банка

— Стоит ли, на ваш взгляд, рассчитывать на серьезное снижение ставок по потребительским кредитам в будущем?
— На самом деле этот процесс, хоть и медленнее, чем того бы хотелось обществу, но уже идет и идет постоянно. Пусть приблизительно по проценту в год, но ставки неуклонно снижаются. На рынок заходят крупные иностранные оки, у которых есть доступ к более дешевым и значительным ресурсам. Этот доступ за счет еврозаймов получили уже и многие местные банки. Растущая конкуренция, потенциальное повышение кредитного рейтинга страны возьмут свое — ставки будут снижаться и дальше. Единственная проблема — в стране необъяснимо дорогие депозиты. Одну из главных причин этого явления мы уже обсуждали — исчерпавшая свой положительный потенциал система гарантирования вкладов.

— Недавно вы спрогнозировали снижение депозитных ставок банками, в которые приходят иностранные акционеры, из-за возможности доступа к более дешевым ресурсам. Укрсоцбанк, как и многие другие банки, привлекая ресурсы, делает сейчас упор на выпуск облигационных займов. Не означает ли это, что проценты по депозитам в крупных и крупнейших банках скоро снизятся настолько, что станут совсем неинтересными для вкладчиков?
—Прелесть жизни в бесконечном обучении. Наши планы по активному внешнему привлечению как раз и заставят нас поддерживать неизменные ставки по депозитам. Почему? Когда ты приезжаешь и проводишь роуд-шоу для иностранных инвесторов, в первую очередь все смотрят на структуру твоих пассивов. Считается, что оптимальной является структура, когда треть ресурсов банка привлечена от населения, треть — от юридических лиц и треть взята с международных рынков. При таком соотношении финансовое учреждение наиболее устойчиво, поскольку нет критической зависимости ни от одного из сегментов.

Сегодня мы уже достигли этого соотношения. Конечно, можно увеличить долю пассивов, привлеченных с внешних рынков, до 40%, но не 50 или 60. Поэтому если мы хотим привлекать ресурсы и дальше, то должны выдерживать некий статус-кво с внутренними инвесторами. Грубо говоря, мы будем брать более дешевые деньги там и более дорогие — здесь, а в среднем будет получаться некий коктейль, которым будет определяться себестоимость наших ресурсов. Я думаю, что в похожей ситуации будут находиться и другие банки, которые будут выходить на ые внешние займы. Конечно, это не касается банков, которые могут получать ресурсы от материнских структур. Так что депозитные ставки будут снижаться, но не очень значительно.

— Почему последние еврооблигации Укрсоцбанка были выпущены сроком всего на три года, ведь не так давно вы прогнозировали удлинение сроков подобных заимствований?
— Мы планировали сделать заем на пять лет. Но, находясь в состоянии покупки западным банком и привлекая ресурсы под восемь процентов годовых, мы за них переплачиваем, поскольку через полгода сможем получать деньги по значительно более низкой цене. Поэтому мы брали минимально короткий период, для евробондов — это три года. Нам нет смысла сейчас брать сравнительно дорогие деньги на длительный период — новый акционер не будет потом нам за это признателен, поскольку для него это, конечно, высокие ставки.

— Если говорить о новом акционере, то не скажете ли вы, когда он наконец у вас появится? В последнее время по этому поводу в СМИ появляется достаточно противоречивая информация.
— Было официальное заявление «Интерпайпа» о том, что итальянцы остаются привилегированным покупателем, а также о готовности продлить сделку именно с Intesa Sanpaolo. Все остальное — это пока в основном только домыслы и противоречивые слухи.

— Но сойдутся ли стороны в цене банка и на этот раз? Ведь за период после объявления его последней цены Укрсоцбанк значительно нарастил активы и увеличил капитализацию.
— Это вопрос не ко мне, а к владельцам банка. Мы не субъект сделки, а ее объект.

Юрий СКОЛОТЯНЫЙ

Инф. "zn">zn